До поездки Париж у меня ассоциировался, как и у многих, только с Эйфелевой башней, изысканной кухней и романтикой. Потому и странно было услышать от учителей, что, по их мнению, это все стереотипы, и "романтичный Париж" — всего лишь миф, созданный туристами. Экскурсионная программа тоже удивила: в ней значилось столько непонятных и неожиданных маршрутов, что посещение Эйфелевой башни в самом конце списка я даже не сразу заметила.

В первый раз мы поехали в центр на метро, а не на автобусе. Метро Парижа унылое: станции одинаковые, вагоны поездов очень странные, с какими-то лесенками между пятнистыми сидениями. Ужасно хотелось выбраться оттуда на поверхность земли как можно скорее. Правда, на улицах было не лучше из-за духоты, от которой не спасали стройные ряды деревьев вдоль домов. И вот перед нами возник ОН. Я так и не поняла, почему им так восхищаются. Темная громадина, похожая на корабль Дейви Джонса, когтистое чудовище, сгоревший в печи пирог. Разве таким должен быть христианский собор, носящий имя Парижской Богоматери? Атмосфера интерьера тоже подавляла: в полумраке мерцал огромный витраж, и туристы, шепча, рассматривали какие-то скульптуры. После недавнего знакомства со знаменитым (и довольно нудным для меня) романом Гюго хотелось бы узнать, где же там лестница, по которой лазил Горбун.

Потом нам показали Лувр. Там я целый день просто скучала, пялясь на шедевры, и теперь жалею об этом. Как так получается, что мы попадаем в некоторые места раньше, чем можем понять их ценность? Отчетливо запомнилась только одна комната, где на огромной стене висела крошечная "Джоконда". У ограждающих веревок в десятке метров от полотна постоянно толпились туристы, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. На противоположной стене висела величественная крупная картина, но на нее почти никто не обращал внимания, хотя и ее автором тоже был Леонардо да Винчи.

Музей д'Орсе, куда нас повезли на следующей неделе, понравился мне намного больше. Выставка импрессионистов в здании бывшего вокзала в разы интереснее, чем громадный дворец с классическими полотнами.

И везде, где бы мы ни ходили, не покидало чувство, что за нами наблюдает кто-то очень высокий, могучий и одновременно изящный. Причем мы отлично знали, что это за привидение, и пытались разглядеть его отовсюду, куда бы нас ни заводили. Но неправ был тот, кто сказал, что Эйфелеву башню не видишь, только если находишься на ней самой: изнутри города она практически незаметна. Зато из пригорода открывался прекрасный вид. Ночью посреди россыпи далеких городских огней загорался золотом волшебный маяк. Удивительно было смотреть на такой Париж из окон общежития!

Как так получилось, что огромный экспонат для Всемирной выставки 1889 года подчинил себе все городское пространство и превратился в символ столицы Франции? Неудивительно, что некоторые ненавидят эту изящную громадину. Все прочие памятники, даже Лувр и Собор Парижской Богоматери, блекнут перед ней. Не слишком ли много чести для обзорной вышки?

Мы долго стояли в очереди ко входу под громадными ногами Эйфелевой башни. Когда нас пустили внутрь, выяснилось, что лифты сломаны, и пришлось карабкаться по лестницам. Лезть на второй уровень было с моей стороны большой ошибкой, но когда ты, едва дыша, доползаешь до перил и смотришь на горизонт, появляется ощущение благодарности за жизнь.

Сверху Париж выглядит как громадный изрезанный пирог, посыпанный петрушкой. Если приглядеться, можно отыскать звезду Триумфальной арки, и солонка Монмартра виднеется вдалеке. Тогда сразу вспоминается все: макаруны в кафе на Елисейских полях, запах блинов в Латинском квартале. Где-то там Атоса ведут в Бастилию, и студенты строят баррикады, готовясь стоять насмерть за свободу, равенство и братство. Какой шумный, изящный, беспечный город. Как одиноко будет мне лететь на высоте десятка километров отсюда уже завтра утром. Мы же еще увидимся, правда?

Наконец мы спустились, сели в автобус и помчали по улицам прочь — в последний раз. Стараясь отвлечься от усталости и голода, я всю дорогу пыталась собрать воедино впечатления и дать емкое определение мелькавшему за окном городу. На ум пришло очень странное сравнение: