ВМ: Хотелось ли поменять профессию в процессе обучения?


НМ: Мне повезло оказаться в мастерской выдающихся педагогов — Сергея Алексеевича Малахова и Евгении Александровны Репиной. Их экспериментальный подход к преподаванию был известен за пределами Самарского архитектурного университета. В МАРХИ в чем-то похожий подход к образованию практиковал Евгений Викторович Асс. Но в целом, образование в Самарском университете отличалось от МАРХИ. Например, у нас не было первых двух подготовительных курсов, где делают отмывку.


ВМ: Кто-то сейчас заплакал... (смеемся)


НМ: У всех такая реакция. Наш самый первый проект делился на три части. Сначала мы поехали на остров посреди Волги, чтобы из найденных материалов строить спонтанное временное жилье. Затем мы исследовали классический для Самары исторический квартал, чтобы разобрать его на составляющие: форма, пропорции, главные фасады зданий, внутренний двор. Наконец, мы собрали новую модель города, где единицей объема был кубик сахара. Забавно, конечно, но с точки зрения метода — очень интересно. И потом это первый курс — 16-17 лет.


А дальше было еще интереснее: мы участвовали в конкурсах (в том числе международных), в нескольких биеннале (в том числе Венецианской, в 2004 году), делали перфомансы. Мне кажется, это влюбило меня в архитектуру с самого начала.


ВМ: Вы до сих пор держите это ощущение?


НМ: Да! Конечно, иногда случается усталость от череды однообразных задач. Сначала делаешь 6 лет проекты с одним преподавателем, и, какими бы интересными они ни были, тебе нужны новые люди, новый взгляд, новые идеи и методы, и ты идешь работать. В 26 лет ты рисуешь большие проекты «в стол», но никакие не реализуешь. Тогда появляется интерес делать что-то маленькое — интерьер или построить дом. Но не знаешь, как.


ВМ: Да, есть у нас такая проблема до сих пор.


НМ: В институте этому не особенно учат. Мои преподаватели, скорее, учили находить вдохновение в разных местах, менять точки зрения, вдохновляться, думать, придумывать.


Возвращаясь к вопросу о жизненном выборе — у меня много друзей, которые ушли в смежные профессии: графический дизайн, архитектурную фотографию, мультипликацию. Я сама в какой-то момент углубилась в исследования и написала диссертацию, но из профессии не ушла. Архитектура предоставляет мне много возможностей для разнообразной деятельности: каждый новый проект — это новый контекст и новые задачи.


ВМ: По аналогии с "архитектор-градостроитель" и "архитектор-концептуалист" как бы вы себя назвали?


НМ: Не знаю… архитектор. Мне кажется, архитектор — это как раз-таки такая профессия, которая очень много в себя вмещает.


ВМ: Если бы мне задали этот вопрос, я бы сказала, что я футурист. При том, что я знаю, что футуристика никогда не работает, я все равно футурист.


НМ: Я продолжаю настаивать на том, что я просто архитектор. Здесь вопрос в том, что ты можешь еще сделать в рамках своей профессии. Вот вы говорите: «А я пишу». Я тоже, когда училась, писала статьи для нашего институтского журнала, потом писала диссертацию. Например, Ната Татунашвили, с которой в Nowadays мы являемся партнерами, работала редактором в журнале "Проект Россия". В архитектуре есть возможность и писать, и читать лекции, и преподавать. Это ужасно интересно.


ВМ: Многие преподают.


НМ: Да, это стало модно.


ВМ: Наше счастье, что это модно.


НМ: В прошлом году мы вместе с Натой и Лерой Чубара вели студию в магистратуре МАРШа. Это потрясающий опыт. У меня появилась возможность прочитать книги, до которых не доходили руки, подумать о вещах, на которые не было времени. В итоге мы вместе со студентами так много всего исследовали и собрали, что сейчас готовим к публикации полноценную книгу, которой бы не случилось без этого опыта в МАРШе.


Когда ты идешь преподавать, ты как будто идешь учиться еще раз. Все архитекторы, мне кажется, особенно московские, не останавливаются. Со стройки на стройку, с проекта на проект, с места на место — все настолько быстро происходит, что нет возможности отрефлексировать, что ты делаешь. Эта постоянная нехватка времени стала одной из сквозных тем нашего конкурсного проекта On Hold для русского павильона в Венеции. Организаторы конкурса установили ограничение по возрасту — до 40, как бы только для молодых. Почему до 40? Потому что они считают, что новое поколение — это новые идеи, новое видение. Но они отталкиваются от условий, в который действуют молодые итальянские архитекторы, а не русские. Там специфика в том, что работы мало, сроки не горят, и все свои проекты они делают долго и вдумчиво. Поэтому сейчас в Италии много молодых концептуальных бюро, у них есть время на «подумать», — это очень важный момент. У нас же большое количество молодых бюро, но все они круглосуточно строят и проектируют. Архитекторы в 30-35 строят большие офисные здания и городские проекты, ребята моложе делают интерьеры кафе, баров. Все в погоне за стройками и реализациями. Совсем другая жизнь.

ВМ: Вы когда-нибудь сталкивались с предвзятым отношением из-за гендерной принадлежности?


НМ: Лично для меня не существует гендера в профессии, я не делю архитекторов на мужчин и женщин, никогда не рассматриваю что-либо через такую призму. Но иногда я слышу о существующих предрассудках, которые транслируются в образовательной среде, например: "архитектура — не женская профессия" или "женщина не может быть композитором". Буквально недавно молодой мужчина-конструктор сказал мне, что "не доверил бы женщине считать конструкции на проекте", хотя работает в бюро, которое возглавляет девушка.


ВМ: То есть, вы лично никогда не сталкивались с дискриминацией в процессе своей профессиональной деятельности?

НМ: Нет. Но, думаю, что мне во многом повезло. Даже если и сталкивалась, то никогда не принимала это близко к сердцу, и честно говоря, не могу вспомнить ни одной вопиющей ситуации.


ВМ: Вас часто называют "женским" бюро из-за преобладающего количества девушек в вашей команде. Что вы можете сказать по этому поводу?


НМ: В начале, когда наш офис был в квартире, мы делали небольшие проекты командой из 5 девочек, у нас был слоган: «Спасаем мир красотой». Мы немного эксплуатировали образ женского бюро. С тех пор многие считают, что у нас в бюро работают только девушки. И, действительно, у нас большинство девушек, но это не специально. Просто так сложилось.


ВМ: Конструкторы тоже девушки?


НМ: В наших проектах участвуют как женщины, так и мужчины: архитекторы, конструкторы, инженеры, технологи. Никогда не делала никаких различий. Главное — профессиональные качества.


ВМ: Как вам кажется, мышление мужчин и женщин архитекторов отличается?


НМ: Не думаю. Мне кажется, что это в большей степени зависит от характера человека.


ВМ: Какие темы для дипломов вы бы посоветовали рассмотреть? Независимо от направления типа градо, жоз, пром и т.д.


НМ: Здесь важно только то, насколько эта тема интересна человеку. Диплом — уникальное время, когда ты несколько месяцев кропотливой работы можешь посвятить только тому, что важно именно тебе. Роскошь, практически недоступная в профессиональной жизни.

На последнем курсе меня уже взяли работать в Меганом на очень интересный проект и, очевидно, вектор моих приоритетов изменился. Но сейчас я немного жалею, что не уделила дипломному проекту должного внимания. Работа над дипломом дает шанс поставить себе задачу и неторопливо ее решить — то есть побыть на проекте и заказчиком, и исполнителем — этот шанс нужно использовать.